Ю. Б. Марголин на Западе
Статьи и обращения 1946-1954

1946-1. Ю. Б. Марголин  "Дело Бергера"
(Открытое письмо)

     Между осенью 1939 и летом 1946 года, без малого 7 лет, прожил я Советском Союзе.
     Из них - первый год - на территории оккупированной Польши. Там я был свидетелем процесса советизации завоеванной страны. Я видел, как делается "плебисцит", как население приводится в состояние "энтузиазма" и "советского патриотизма".
     Следующие пять лет я провел на советской каторге, в т. н. "исправительно-трудовых лагерях". Там я понял секрет устойчивости и силы советского строя.
     Последний год, как уже вольный и легализованный советский гражданин, я провел в маленьком городке Алтайского края, принимая участие в серой, повседневной трудовой жизни советских людей.
     Думаю, что я имею право говорить и судить об этой стране. Толстой сказал, что "никто не знает, что такое государство, кто не сидел в тюрьме". Этот анархистский афоризм, во всяком случае, справедлив по отношению к Советскому Союзу.
     До осени 1939 года я занимал по отношению к СССР позицию "благожелательного нейтралитета". Это характерная позиция прогрессивной и радикальной европейской интеллигенции.
     "Конечно, говоришь себе, для нас в Европе это не годится. Но все же это строй, который, по-видимому соответствует желаниям русского народа, Их дело, их добрая воля. Для нас, европейцев, он имеет цену великого социального эксперимента, и мы все можем научиться в Советском Союзе многим важным и нужным для нас вещам. Например, решение национального вопроса. Например, планирование хозяйства, Например, новое лицо женщины. Пусть их живут, пусть работают на здоровье. Пожелаем им успеха".
     Это была моя позиция до 1939 года. Читая предвоенную эмигрантскую русскую прессу, я не мог отделаться от неприятного чувства и благословлял судьбу, что я свободен от узости и мелочных придирок - и могу относиться к советской действительности с должным объективизмом. Резкие антисоветские выступления, как "реакционные", вызывали во мне брезгливость. В моей книге "Идея Сионизма", вышедшей перед войной, нет и следа враждебности к Советскому Союзу.
     Прожитые тяжелые годы не отразились на объективизме моей мысли. Я перестал бы быть самим собой, если бы потерял способность спокойно и всесторонне анализировать факты, учитывая все "про" и "контра". Бесполезно говорить мне о достижениях и заслугах Советского Союза. Я знаю все, что может быть сказано в его пользу.
     Семь минувших лет сделали из меня убежденного и страстного врага советского строя. Я ненавижу этот строй всеми силами своего сердца и всей энергией своей мысли. Все, что я видел там, наполнило меня ужасом и отвращением на всю жизнь. Каждый, кто был там и видел то, что я видел, поймет меня. Я считаю, что борьба с рабовладельческим, террористическим и бесчеловечным режимом, который там существует, составляет первую обязанность каждого честного человека во всем мире. Терпимость или поддержка этого мирового позора людьми, которые сами находятся по другую сторону советской границы, в нормальных европейских условиях - недопустима, И я счастлив, что нахожусь в условиях, когда смогу без страха и открыто сказать все, что я знаю и думаю об этом режиме.
     Я пишу эти строки на палубе корабля, который несет меня к берегам отчизны. Мое возвращение к жизни - чудо, настоящее воскресение из мертвых. О чем может думать человек, вышедший из гроба, из преисподней? Синева Средиземного моря, яркий блеск солнца опьяняют меня, наполняют невыразимым счастьем. Следовало бы сосредоточиться, вернуться мыслью в прошлое и попытаться начать серьезный и систематический рассказ о прошлом. Но эта задача требует слишком много времени. Для того, чтобы собрать в одно целое, оформитъ опыт и материал этих лет, нужны долгие годы. А время не ждет. Есть вещи, которые должны быть сказаны немедленно, не откладывая ни на минуту. Я не могу позволить ceбе отложить их - не смею: это было бы преступлением по отношению к те, кто кричит через меня смертным криком отчаяния.
     Я знаю, мои силы слишком слабы для этой задачи. Чтобы писать про советский ад, нужна сила Данте и Достоевского в соединении с полнотой диккенсовского реализма. Но судьба вложила в мои руки перо, и я до тех пор не положу его, пока не исчерпаю всего, что имею сказать. Литературных амбиций у меня нет. Мое дело - сказать правду, которую столько людей не смеют, не хотят, не умеют или просто боятся сказать. И я пишу с чувством человека, которому остался только о д и н д е н ь жизни - и в этот день ему надо успеть сказать самое неотложное, самое важное! - и как можно скорее, потому что завтра уже может быть поздно.
     В лагерях Советского Союза погибают миллионы людей.
     Россия разделена на две части:
     Oдна - "нa воле" - доступная лицезрению иностранцев, поскольку их вообще допускают ездить по стране, с показными секторами, с московским метро, с блестящими фасадами и грязными дворами, которые все же в принципе доступны для случайных посетителей.
     Другая Россия - "Россия ╧ 2", за колючей проволокой - это тысячи, бесконечные тысячи лагерей, мест принудительного труда, где живут миллионы заключенных.
     Лишенные гражданства, эти люди исключены из советского общества и являются в точном смысле этого слова государственными рабами. По отбытии срока до 10 лет (за последнее время введена категория "каторжан" со сроками в 15 и 20 лет), людей сплошь и рядом переводят в положение ссыльно-поселенцев, не позволяя вернуться домой и часто оставляя на том же месте, где они отбывали наказание. Миллионами рабов колонизируются далекие окраины сов. севера. Но вообще нет в огромной стране такого угла, где бы среди городов и селений нормального типа не находились огражденные высоким частоколом лагеря с их характерными вышками по 4 углам - для часовых.
     Это Россия ╧ 2 - огромная помойная яма, гигантская свалка, куда выбрасываются, в случае надобности, целые группы и слои населения. Эта "невидимая" Россия - настоящая преисподняя, выдумка дьявола, организованная по последнему слову полицейской техники. Трудно сказать, сколько людей находится там. Самые фантастические цифры назывались мне заключенными. Думаю, что в определенные годы там бывало 10-15 миллионов. За годы войны вымерла значительная часть. Теперь туда направляются новые полчища. Писать о них или громко говорить - нельзя. Советская литература стыдливо молчит о них. Иностранные журналисты в свое время находили доступ даже в гитлеровские "кацемы", но в советские не был допущен никогда никто - и журналисты, свои или чужие, никогда не бывали в них иначе, как на положении заключенных. И этим объясняется, что вплоть до войны общественное, мнение мира ничего, ровным счетом ничего определенного не знало о них. Ужас и тайна, которыми окружены лагеря в самом Советском Союзе - неописуемы. Как в сказке о Бабе-Яге - люди, с которыми вы сегодня разговариваете, завтра исчезают. Баба Яга их съела. Больше не следует ими интересоваться. Если они вам напишут, не ищите в их письме ничего, что бы вам дало представление об их жизни. Там будет просьба о посылке и уверение, что здоровы. Эти люди вычеркнуты из книги жизни, жены их возьмут развод, а дети - если комсомольцы - не напишут ни слова.
     Советская страна - единственная в мире, где люди живут под вечной угрозой, как под дулом наведенного револьвера. В одних только лагерях ББК (Балтийско-Беломорского канала), где я провел свой первый каторжный год, было около 500,000 человек, - и 50,000 поляков, которые были туда присланы, без труда растворились в общей массе. Вся Россия, как чудовищной сыпью, покрыта лагерями, - и безмерный цинизм власти, прекрасно отдающей себе отчет в том, что она творит, выражается в том, что эти лагеря герметически и наглухо закрыты для посетителей из Европы.
     И это давало возможность продажным мерзавцам из советской культурной элиты до войны отрицать само существование этой невероятной, не имеющей прецедента в мировой истории, системы. Я. прошедший сквозь строй советских лагерей по своем освобождении держал в руках офиициальный курс "Политической экономии" - коллективный трудуд, изданный в Москве под редакцией профессора Кофмана, еще один из мерзавцев с профессорским званием называл утверждение о наличии рабского труда в СССР - "буржуазной клеветой".
     Сказать, что все эти миллионы заключенных провинились перед советской властью, было бы дикостью. Какими преступниками были те полмиллиона поляков (в большинстве пльских евреев), которых послали в лагеря летом 1940 года? Режим, который для своего укрепления и спокойствия не задумывается в качестве постоянной меры держать в состоянии рабства миллионы своих граждан, который беспрерывно вырезывает куски мяса из живого организма несчастнейшегo в мире народа, который беспрерывно просеивает население через дырявое сито НКВД, без суда и без толку, без жалости, со всем бездушным изуверством темных и пуганных людей (потому что аппарат НКВД на местах в свою очередь действует под террором и страхом) - такой режим является самым чудовищным явлением, какое только знает наша современность.
     Этим господам везет, потому что в данный момент внимание всего мира отвлечено раскрывшейся картиной гитлеровских зверств По сравнению с фабриками смерти в Освенциме и Майданеке, понятно, советские лагеря могут сойти высшее проявление гуманности. Людей посылали туда не на смерть, а на работы, и если они умирали массово, то это тогда признавалось нежелательной утечкой рабочей силы. Евреи, которые прошли ужасы польского гетто, справедливо считают нас, советских заключенных, за счастливчиков. Но что cказать о людях которые хотели бы видеть оправание советской системы в том, что у Гитлера было еще же? Этим людям надо сказать, что гитлеризм уничтожен, а советские лагеря продолжают существовать. Нет больше гетто и крематориев, а те лагеря, где я оставил лучшие годы своей жизни, по-прежнему забиты народом, и на той самой наре, где я лежал, остался лежать мой товарищ. За время своего существования советские лагеря поглотили больше жертв, чем все гитлеровские и не-гитлеровские лагеря, взятые вместе - и эта машина смерти продолжает работать полным ходом.
     Людей, которые в ответ на это пожимают плечами и отговриваются нечего не значащими словами, я считаю моральными соучастниками преступления и пособниками бандитов.
     Эти несколько слов о "России ╧ 2", - о "России за колючей проволокой" - только вступление. О лагерях надо писать отдельно. Здесь я хочу сказать о том, что мне представляется в данный момент самым важным и неотложным. Это то, что я называю - "Делом Бергера". Еврейский народ - еврейское национальное движение не может вести борьбу с режимом советского террора. Не в нашей власти разрушить тысячи мрачных гнезд, рассадников гнета и разврата. Это может сделать только сам русский народ, в будущее которого я верю. Но есть одно, что касается нас непосредственно, есть нечто, что лежит на нашей ответственности и на нашей совести как камень: это вопрос о наших братьях, которые попали в эту волчью яму и не могут выбраться оттуда. Никто им не поможет, кроме нас. А им мы обязаны помочь.
     В советских лагерях, тюрьмах и ссылках вымерло целое поколение сионистов. Мы никогда не умели придти им на помощь, и не только потому, что это было трудно, а прежде всего потому, что мы потеряли с ними всякий душевный и сердечный контакт. Мы ими не интересовались. Я не помню за годы перед войной ни статей на эту тему, ни малейшей попытки мобилизовать общественное мнение и добиться облегчения их участи. Здесь была показана тa преступная пассивность и оцепенение, которые потом так страшно выявились, когда задымили печи Освиецима, и польское еврейство пошло на смерть, а мировые центры еврейских организаций "не знали", "не верили", и потому не сделали даже того, что можно было сделать. Одним из моих потрясающих переживаний в советском "подземном царстве" была встреча с людьми, которых похоронили заживо не за что иное, как за сионизм их молодости. Теперь передо мной стояли старые, сломленные люди, без надежды и веры. Они просили меня передать поклон родному народу и родной стране, как святым призракам, которые уже никогда не станут для них действительностью. И еще они просили меня, они - люди с большими заслугами, люди, которых должны еще помнить их товарищи по стране, - просили о том, чтобы я не называл в печати их имен, потому что это может иметь роковые последствия для них и их детей - для их семей, живущих на воле - на советской "воле". Я молчу. Но есть имена, которые я назову без колебаний, потому что они являются общим достоянием, и не мне, а другим давно уже следовало поставить о них вопрос.
     В Советской России внезапно "исчез" М. Кульбак, еврейский поэт блестящего таланта, украшение нашей литературы. Кульбак не был сионистом. Он был другом Советского Союза и поехал туда, чтобы жить и работать на "родине всех трудящихся". Там он написал две значительные вещи: повесть: "Мессия бен Эфраим" и роман "Зелменианер". Кульбак имел о коммунизме то представление, что и другие наши наивные дурачки, живущие в мире восторженной фантазии. Но он имел неосторожность поселиться не в Париже, а в Москве. Теперь его имя находится на индексе, его произведения изъяты, а он сам "погиб без вести", т. е. в одном из лагерей ведет существование рабочей скотины. Я думаю, что самое тяжелое и страшное в этом - это абсолютное равнодушие еврейского народа, для которого жил и писал этот человек. Кто интересуется его судьбой? Понимает ли еврейская общественность, еврейская литературная среда свой долг по отношению к этому человеку? - Представим себе, что таким образом ликвидировали бы в Советском Союзе какого-нибудь видного французского поэта. Какую бурю это вызвало бы во Франции, во всем мире. Но мы молчим, тогда как трагедия Кульбака, у которого вырвали перо из рук в расцвете его творческих сил" - это не только позор человечества, это наша трагедия, в первую очередь.
     Каждый литовский еврей и каждый сионист знает имя доктора Веньямина Бергера, до войны председателя сионистской организации в Литве.
     Я склоняю свою голову перед этим человеком, который спас мне жизнь, вырвал из когтей самой подлой и унизительной смерти - от голодного истощения. В котласском лагере, где мы встретились, он медленно и терпеливо поставил меня на ноги - в буквальном смысле этого слова. Я не знаю людей прекраснее, благороднее и чище этого человека. На его серебряных сединах, в утомленных умных глазах этого много видевшего человека - почиет "Шехина" Божия, печать высокой человечности. Вся жизнь д-ра Бергера - а ему сейчас 66 лет - полна чистого служения людям, науке, своему народу. Нет в мире никого, кому бы д-р Бергер причинил зло. Зато много людей обязаны ему жизнью, как я. Д-р Бергер не пропустил ни одной возможности помочь страдающему, и на каторге, куда забросила его судьба, он остается живым центром тепла и ласки, внимания, моральной поддержки и отцовской заботы для всех несчастных, униженных и раздавленных людей, которые вот уже 6 лет составляют его единственное окружение.
     Есть что-то дикое и противоестественное в том, что люди, подобные д-ру Бергеру, т. е. очевидные праведники и герои активного человеколюбия квалифицируются в советской стране как "анти-социальный элемент", как преступники.
     Д-р Бергер был по занятии Литвы в 1941 году арестован и вывезен. За принадлежность к такой грозной контрреволюционной организации, как сионисты, группа "В" он получил 10 лет. Для человека с его здоровьем (тяжелая сердечная болезнь) 10 лет равняются приговору к смерти.
     Перед кем провинился д-р Бергер? Перед русским народом? Перед литовским рабочим классом?
     То, что происходит с д-ром Бергером, это, прежде вceгo, бессмыслица. Этот человек гибнет ни за что.
     А надо ли объяснять, что он не один, и не в нем одном дело? Мои друзья, сионисты, люди, чистые, как кристал, крепкие, как сталь - во цвете лет и сил - вырваны из жизни, как цветы из земли. Их молодые годы пожирает злой рок - жизнь их уходит безвозвратно. Где-то плачут по ним матери, жены, дети. Так плакали и по мне мои близкие, не зная, где я, не имея сил помочь мне. "Дело Бергера" - это дело всех наших людей, евреев, которые отдали свою жизнь сионизму и, живя в Польше, Литце, Прибалтике, до войны ничего общего не имели с Советским Союзом. Теперь они рассматриваются как "советские граждане" - и советская страна не находит для них другого применения, как обращение в рабство.
     Дело не в Бергере и его товарищах. Подумаем: дело в нас самих.
     Горе такому обществу, которое теряет способность живо и сильно реагировать на вопиющую несправедливость и бороться со злом. Такое общество - моральный труп, а где показываются первые признаки морального разложения, там и политический упадок не заставит себя долго ждать.
     "Помочь Бергеру" значит "помочь самим себе"
     Чего вы, сионисты, боитесь? - Или вы думаете, что у вас есть более важные дела, чем судьба ваших товарищей и достоинство вашего сионизма?
     Открытым и смелым выступлением вы не повредите своим товарищам, напротив. Ухудшить их положения уже ничем нельзя. Но если советская власть будет знать, что на судьбу этих людей обращено внимание всего мира - она примет меры, хотя бы к тому, чтобы они содержались в более приличных условиях.
     Тем, что вы отвернетесь от них, вы как бы скажете их тюремщикам: "можете с ними делать, что хотите. С нашей стороны вам беспокойства не будет".|
     Ведь речь идет о мировом скандале и это надо сказать во всеуслышание. Здесь не может быть места для неясностей и полутеней. Перемена к лучшему никогда не наступит, как награда за наше "примерное поведение" Эти люди убивают наших братьев. А мы молчим.
     Допустим, что во время общей борьбы с Гитлером было невозможно возбуждать этот вопрос. Но теперь война кончена Больше откладывать нельзя!